Я бежала по коридору петербургского отделения СТД, громко стуча каблуками. Учеба в аспирантуре подходила к концу, а я, как все работающие студенты, пренебрегала теорией. Но на утреннюю лекцию «Театр на рубеже веков» мне очень захотелось попасть. Одним из выступающих значился известный в Петербурге практик и теоретик современной пьесы Александр Галибин, мне показалось очень важным услышать мнение этого режиссера.
Дверь в аудиторию распахнулась слишком резко, и я буквально «налетела» на Сашин взгляд: кафедру для выступлений почему-то установили рядом с входом. Я замерла в дверном проеме, мысленно проклиная непростительную для актрисы робость. Показалось, прошло несколько минут, хотя неловкая сцена заняла секунды. И вдруг я захлопываю широко открытую дверь прямо перед собой. От растерянности. Машинально. Это было уж полной глупостью.
Стою в коридоре, лицо горит. Как ни напрягаю слух, из-за закрытой двери слов не разобрать. Наглость мне не свойственна, но, видно, тогда это было необходимо. Делаю глубокий вдох. Уже зная, что встречусь с ним глазами, вхожу вновь. Саша потом сказал: «В тот миг ты ворвалась в мою жизнь». Я только что окончила институт и сразу, без зазора, поступила в аспирантуру. На дальнейшей учебе настаивал мастер — он усмотрел во мне какие-то педагогические таланты. Аспирантура с «красным» институтским дипломом далась не сложно. Учиться люблю до сих пор. Я всегда была очень правильной, и, думаю, это стало бы большой проблемой, если бы не Саша. Он сломал мой стереотип «жить без права на ошибку» одной фразой… Но до этого было еще далеко. А пока я цокала каблуками по битком набитой слушателями аудитории в поисках свободного местечка, досадуя на себя за то, что внимание всех и прежде всего Александра Галибина сосредоточено на мне. Когда я вошла, извинившись, он как воспитанный человек прервал выступление и сейчас выжидал, пока я сяду. Наконец нашелся свободный стул. Саша спросил:
— Можно продолжать?
— Конечно, конечно!
Александр говорил, я старательно записывала. А когда он закончил, поднимаю голову и вижу: идет прямо ко мне. Внутренне напрягаюсь: ну что еще я могла сказать после того, как уже извинилась?! — Можно, я возьму свой портфель? Оказывается, я заняла Сашино место, не заметила, что портфель прислонен к стулу.
Вообще-то, будучи аспиранткой, из-за занятости в репертуаре театра я уже физически не могла быть столь же прилежной ученицей, как во время учебы в институте. К тому же подобные лекции актеры в принципе посещают крайне редко: теория, да еще рано утром, мало кого интересует. Поэтому, когда с кафедры заговорили о недавней премьере «Царства» и представили меня как одну из занятых в постановке актрис, Саша этого не мог не отметить. Поскольку он сел рядом со мной, я пригласила его на спектакль. Через несколько дней перед показом «Царства» за кулисами «Особняка» пронесся слух: «Галибин в зале». И тут я задумалась: он пришел из-за моего приглашения или ему действительно интересна постановка, многослойная? У моей героини — любовницы, музы художника — есть большой возвышенный монолог. Я произношу его a part, обращаясь обычно к кому-то из зрителей в первом ряду. В тот раз я прочла монолог Александру, весь текст — чувственный, играющий на тонких струнах души, — глаза в глаза. Я была в образе, женщина, зовущая к любви. Моя героиня должна была произносить свои слова кому-то… После спектакля в честь Александра актеры собрали фуршет на скорую руку, всем было весело, а мне показалось, что Сашу я знаю всю жизнь. «Знаю всю жизнь» — такое ощущение возникает у зрителя в отношении каждого известного актера. Но каким-то образом я умудрилась пропустить все фильмы с участием Александра Галибина, кроме одного: «Джек Восьмеркин — американец». Тогда, в ранней юности, мне запал в душу образ несчастного красноармейца с грудным ребенком на руках. То, как он качал младенца, успокаивал, какими глазами смотрел — все это мне очень нравилось… Лишь три года назад вместе с нашей дочкой Ксюшей я посмотрела сказку «Ослиная шкура», где Александр играл принца. Саша тогда часто надолго отлучался из дома, мы скучали по нему. К тому же мне чисто по-актерски хотелось понять, «как он это делает». Ксюша наблюдала за Сашей на экране и вдруг громко взмолилась: «Папочка, выйди, пожалуйста, из телевизора!» И тут я осознала, чем так задел меня этот человек с печальными глазами. Хоть персонажи во всех его картинах разные, для меня они слились в один образ — прекрасного, грустного человека, живущего с тоской по любви. Я родилась в семье, не имеющей к искусству никакого отношения. Мама Ядвига Петровна — воспитатель в детском саду, папа Виктор Васильевич — инженер-технолог, старшая сестра Марина — экономист. В мир театра попала по чистой случайности. Из-за своей чрезмерной ответственности. Мы с одноклассницей в начальной школе занимались настольным теннисом. Я к процессу относилась, как всегда, очень серьезно. «На носу» был какой-то турнир, а подруга стала регулярно пропускать занятия. Призналась, что ходит в кукольный театр. Я, староста класса, командир своей «звездочки», твердо знала, что спорт — занятие куда более полезное и правильное, чем что бы то ни было. И отправилась на занятие театрального кружка, выяснить, наконец, что в нем такого особенного… Увиденное поразило меня. Это был другой мир. Здесь подруга менялась до неузнаваемости. Она уходила за ширму, и от нее оставался только голос, да и тот подстраивался под характер «ожившей» куклы. Конечно, я знала, что такое театр. Но его таинство оставалось неразгаданным. И вдруг «печати» разрушились, волшебство оказалось буквально на расстоянии протянутой руки.
Подруга, устав от многих кружков и секций, в конце концов занятия в кукольном театре бросила. А я бросила все — ради него.
Очень быстро пространство за ширмой мне стало тесно, я резко пошла в рост, скоро уже не могла прятаться, даже сгибаясь в три погибели. И начала придумывать этюды, в которых человек разговаривает с куклой. Мало того, еще и норовила одна сыграть весь спектакль. Мне посоветовали перейти в драматический кружок. И я сделала еще одно открытие. Выход на сцену в полный рост, оставаясь самой собой! Замечательно! Так, с третьего класса, для меня наступила совсем другая жизнь. Я наверстывала упущенное, бегала на каждый спектакль и жадно впитывала впечатления. А потом, в 1988 году, при «Ленфильме» открылась первая в нашей стране школа-студия для юношества «Кадр». Объявление дал Александр Невзоров, он был в те годы на пике популярности благодаря передаче «600 секунд», и на студию пришел, казалось, весь Петербург. Я отстояла гигантскую очередь. Набор производили кинорежиссеры, все было строго, как при приеме в театральный институт. Однако, несмотря на большой конкурс, я поступила. Учеба в студии заполнила собой все время без остатка. А потом наступила еще более насыщенная жизнь в Санкт-Петербургской театральной академии.
Мой первый брак — студенческий. Но часто бывает — подходит к концу студенческая жизнь, и заканчиваются все студенческие влюбленности. Антон Олейников — замечательный актер, с шармом и великолепным голосом. Он стал артистом Санкт-Петербургского театра музыкальной комедии, а меня приняли в труппу Академического театра имени Ленсовета. Прожив несколько лет вместе, мы приняли обоюдное решение.
Я продолжала репетировать в театре. И как-то внезапно и очень серьезно заболела. Вызвали «скорую». Состояние было довольно тяжелое. Несколько дней я пребывала то в какой-то иллюзорной реальности, то приходила в себя. Меня привезли в операционную на переливание крови. Открываю глаза — вижу: надо мной стоит Саша в белом халате и белой докторской шапочке. Зажмуриваюсь и думаю: видимо, уже что-то с головой.
Оказалось, он вернулся из Германии, звонил мне домой, телефон (сотовые тогда еще не были в ходу), естественно, молчал. Тогда он позвонил моим коллегам и, узнав, что я в больнице, уговорил знакомых врачей и навестил меня в реанимации. Это, конечно, нарушало какие-то внутренние медицинские правила. Но тем не менее Саша пробился даже в операционную, чтобы меня поддержать. Конечно, я была покорена окончательно. Сразу внутренне успокоилась. Когда наступит полная ясность в наших отношениях — это было теперь не важно. Саша — человек дела, нерешительность — не его качество. Но рабочий режим был жестко расписан. Сразу после Германии — Рига. Он уехал. Я выздоровела, вернулась к работе над новым спектаклем. А потом получила приглашение участвовать в международном проекте в Америке: актеры из разных стран, говорящие на английском языке, должны были поставить спектакль «Король Лир» в Нью-Йорке. И когда я летела в США, во время пересадки в Хельсинки оставила Саше записку — прямо в аэропорту на reception. Сотрудница аэропорта не хотела брать, так не принято. Но я ее упросила -Александр вскоре должен был делать перелет из Финляндии, где он приступил к постановке «Полоумного Журдена, в Бангкок — на очередную премьеру своей «Пиковой дамы». Я представляла, как он удивится и обрадуется, когда получит мою записку в момент пассажирской регистрации. Ничего особенного, просто привет и пожелание счастливого пути. Эта привычка — передавать записки и вообще делать маленькие мелочи-сюрпризы, давно стала в нашей семье игрой. Часто приходится разъезжаться на гастроли, иногда маршрутные линии пересекаются в каком-нибудь городе, и мы обязательно оставляем друг другу письмо или открытку.
Мне очень хотелось быть с ним. Но я уговаривала себя, что и так все хорошо, ощущение надежности не исчезало. Да, мы не виделись, но созванивались, делились всеми новостями, хоть и не решались еще задавать друг другу самые важные вопросы.
